Интервью с ренатой литвиновой.

Ренату Литвинову обозвали секс-символом без ее одобрения или неодобрения. Она сохранила равнодушие. И с тех пор реагирует на это сочетание легкой скукой на лице: поймите, мне есть о чем думать. Она пишет очередной сценарий, в надежде, что уж этот-то для себя-режиссера. Уж в этом году непременно начнет экранизировать свои мысли. Потому в последнее время превратилась в затворницу букв, из которых складывает историю. Почти не выходит в свет. Поговаривают, что замужество ее переменило. Но это, похоже, изумление окружающих себя выдает: они не думали, что символ одиночества - определение, подобранное для Ренаты мужчинами-журналистами, - может вступить в противоречие с собственным имиджем.

Да разве у секс-символа спрашивают, хочет ли она ребенка и каково ей замужем. У секс-символа мечтательно просят фото на память, да желательно, чтоб побольше секс- и поменьше символа. А у нее ведь мозг есть. И все эти прыгалки с секс-символизмом - такое детство, из области бессознательного на ранней стадии развития гомосапиенса. И от одной своей фотографии в "Плейбое" она до сих пор не может отойти, хотя даже мама махнула рукой: "Было - и было". Но ведь такой некрасивый кадр - как же фотограф не понял? Это она страдает без красоты. А фотограф, может, ухватил откровение тела и мысленно взревел от удачи, поскакал проявлять и печатать. Поэтому ну их. Секс-символ - так секс-символ, общественная маска, утеха мужчин-созерцателей. Да и для нее защита. Все равно не скажет публике, хочет ли она ребенка и каково ей замужем. С какой стати! Любуйтесь тем, что сами нафантазировали и дайте ей жить по-своему.

- Рената, что доводило вас в детстве-отрочестве до слез? И что доводит до слез сейчас?

То же, что и в детстве. В детстве никто не научен защищаться, если чувствителен, ведь есть и нечувствительные дети, элементарные и равнодушные. В детстве я ощущала то, что я совсем одна, значит, что-то во мне не так, неправильность какая-то, неумение быстро поступать так, чтобы быть ловкой, уверенной, агрессивной, - все те качества, что ценятся в детстве, а во мне этого не было совсем, хотя этому можно научиться, даже играть в это, но в любом случае для меня это было неестественно. И если кто-то ко мне вдруг был добр, я была этому человеку благодарна! Может, некоторые мои знакомые из детства и удивятся...

- Чем вы не нравились окружающим в детстве?

Тем же, чем и сейчас. Но так же, как и сейчас, мне никогда не бросали обвинения в лицо, ничего конкретного.

- Говорил ли вам, ребенку, кто-либо из взрослых, что у вас большое будущее, что вы талантливы?

Более всего у взрослых я вызывала удивление, любопытство, смех и вздохи, но одновременно и уважение. Я занималась по классу фортепиано, и если мне говорили о способностях, то это мне было даже стеснительно, и я эти разговоры не любила. Бабушка спрашивала у меня всегда два вопроса очень драматическим тоном: "Что с тебя будет? Что ты себе думаешь?"

- Помните первую смерть, с которой вы столкнулись?

Страшна не сама смерть, а все эти атрибуты. Умирала наша соседка, и другая соседка, причем взрослая уже женщина, прибежала и с таким ажиотажем кричит: "Там Раиса умирает, пошли скорее, посмотрим!" Тогда в детстве в подъездах, если кто-то умирал, выставляли крышку гроба, обтянутую материей, ничего страшнее уже для меня не было - нужно было как-то пройти, чтоб этого не увидеть. Или была история с мальчиком, который подавился косточкой - все дети бежали на похоронную музыку в тот полдень, и я помимо воли, как у Гоголя в "Вийе", глянула ему в лицо - все в цветах, и в ту же ночь он явился ко мне в комнату, недалеко от кровати стал в белой рубашке, как утопленник, с узкими малиновыми губами, с закрытыми глазами, сине-бледной кожей - свет на него падал только от фонаря за окном. В руках у него был неземной цветок. Выбежать из комнаты нельзя было никак - он стоял в углу у дверей. И как будто укорял меня.

- А ваше самое памятное детское счастье?

До школы - все одно сплошное счастье, не было боли. Вот школа - уже не детство, я так считаю, там даже жесточе, чем в обычной жизни.

- Когда и как появились у вас первые высокие каблуки?

Это были мамины туфли, я одела и пошла в кино, и встретила мальчика из школы, и он ТАК посмотрел на меня, я подумала: опять что-то не так, я ужасна - так он мне отравил первую радость этим своим взглядом. Но я ему благодарна, что хотя бы ничего не сказал.

Какой вы были на выпускном вечере в школе? Было ли это событие переломным для вас, испытывали ли страх перед тем, что будет дальше?

Такие вопросы, как будто я на приеме у психиатра... Ну, на выпускном вечере я была, может, час, и ушла вместе с мамой и своей подругой Таней, которая впоследствии стала известной оперной певицей. Там было смешно. Никаких расставательных чувств. И неинтересно. Помню только актовый зал с выключенным светом и по стенам и углам разгоряченные лица. Когда мы спускались по лестнице, на другом этаже строгали бутерброды и распаковывали торты, но пахло сквозняком, казенной школой и хотелось скорее уйти. Я была счастлива, что все наконец кончилось.

Рената, как вы думаете (по опыту общения), у каких мужчин и каких женщин вы можете вызывать чувство неприятия вас?

У самых разных. У людей бывают такие убедительные мотивы.

- А что меняет в женщине замужество?

- Вас тяготит зависимость от мужчины, если, конечно, это состояние вам знакомо?

Совсем не тяготит, может, это тяготит мужчину?

Приносит ли вам удовлетворение такая личностная суета: там побыть актрисой, тут - сценаристом, потом, возможно, режиссером приоткрыться? Из-за чего этот хаос?

Изменение качества, перемена профессии - я бы советовала это многим. Я сама пишу, мои сценарии сделали многие режиссеры, я имею этот опыт. Я играла в своих сценариях как актриса - это другой опыт. И теперь мне надо сделать фильм как режиссеру, потому что все остальное пройдено. И если с кем-то работать в старом качестве, то только когда очень интересно, когда будет новый результат. Но в изменении профессии для многих сейчас я вижу позитивный выход, в этом нет ничего трагического или позорного, как иногда человек думает про себя. Вот я читаю мемуары Ольги Чеховой - она была звезда кино, но, когда ее перестали снимать, она осталась без работы и доходов и стала работать как косметичка. И на первый ее прием пришли трое мужчин, чтобы сделать педикюр - они хотели, чтобы это им сделала сама звезда. Такие первые клиенты. Но со временем ее бизнес очень процвел - в ее жизни появился новый смысл, работа и деньги, которые дают некую независимость. Исчерпав себя в одном, найду себя в чем-то другом. Перемена статуса, падение после успеха - это не трагично для меня, в этом есть польза, движение - не остановка. Хуже всего незанятость.

- Когда приходится кого-то долго ждать, чем вы развлекаетесь?

Я легко жду. Во мне есть эта стоичность. Просто всегда думаю: а есть ли в том смысл, нужен ли этот человек мне такой ценой? Если знаю, что смысл есть, то жду до последнего, до конца.

- Вы в детстве сочиняли страшилки?

Это то, что у меня всегда канючили и в пятидневке, когда тебя забирают только на выходные, и по ночам все просят рассказать историю, и потом всякие подружки на переменах. Я уже тогда поняла, что рассказывать истории - это как работа. Мне нравилось хранить их в себе, а рассказывать - это уже труд.

- И когда вы стали записывать то, что приходило в голову? Кому давали читать?

Никому не давала читать, только когда заставляли, например, чтобы поступить во ВГИК на сценарный факультет, нужно было сдать папку рассказов. Уже во время учебы во ВГИКе, моя бабушка брала у меня со стола тайно что-то почитать... Потом я прихожу, смотрю, она какая-то не такая, взволнованная, я спрашиваю: что случилось? - тогда она мне с обидой: "У меня над кроватью не старый потертый коврик висит, у меня ковер целый, нигде ни одной потертости!" И так несколько раз. Оказалось, она прочитала у меня в рукописи: "Над кроватью у нее висит старый потертый половик". Она всегда принимала написанное на свой счет. И сколько было конфликтов, когда я кричала: "Так ведь это не про тебя написано!" В общем, я не люблю давать читать рукописи. Помню, Кира Муратова все хотела почитать у меня сценарий, как мне казалось, раньше времени, я ей сказала: вот я вам покажу, что он у меня есть, но пока читать не дам, позже, - так она вырвала у меня его из рук и стала бегать вокруг такими неровными кругами. Конечно, мне было неудобно гнаться за ней и выдирать его обратно, но я испытала "душевную травму".

- Чего вы не прощаете? Злопамятны ли?

Я прощаю. У меня есть такие люди, которые вне прощений и обид, как мама, например. Я всегда прощаю людей, правильнее - я их не виню, просто я могу исключать их из своей жизни. Как правило, это необратимо: иногда они могут жить в памяти, и я могу по ним скучать, как по умершим, к которым нельзя вернуться. Я не чувствую обид на людей. Я могу быть ими поражена - насколько можно быть неумно злым, как можно так больно ударять, быть жестоким, подлым или вором-обманщиком. А если не обижена-унижена, то и не мстишь. Если бы я была поставлена в условия, как Гамлет, - мстить за любимых... Но у меня не было такого опыта.

- В чем ваш конфликт с Кирой Муратовой? Казалось, что вы так хорошо понимаете и дополняете друг друга.

У меня с Кирой Муратовой никакого конфликта нет и не может быть. Настал момент паузы, не знаю, какой длины. На проекты все труднее и труднее найти финансирование, особенно, когда деньги не государственные, а частные. Встает вопрос о возврате денег. Как потом продавать картину, будут ли ее смотреть - нет уже той полной свободы режиссера, которая была последние лет семь, особенно если режиссер с таким именем, диктовать ему никто не смел. Сейчас и имя не гарантирует независимость от денег. Я склоняюсь перед ее талантом, она выдающийся режиссер, сверхсильная личность, я разрываюсь между чувствами к ней - я и в поклонении, и мне ее так жалко, как бывает жалко родного человека, когда ему плохо, и ты не можешь ему помочь.

Вы снимаетесь в новой картине Рустама Хамдамова. В чем секрет его обаяния? Не пожалели, что расстояние между вами сократилось до совместной работы, не лучше ли было оставаться на почтительной дистанции?

Рустам - гений. В его таланте нет надсмеханий, ущербности, зла, того, что сейчас почти во всех талантливых картинах. С ним я подавлена его самодостаточностью, в него нельзя что-то привнести. То, что он делает на пленке, - совершенно, я не видела ничего красивее и вдохновеннее, чем фильм "Нечаянные радости", вообще в мировом кинематографе. Я счастлива, что знакома с ним, а вы такое спрашиваете! Он общается с тобой и отдает, но ничего не берет взамен от тебя, ты ничем ему не можешь помочь, ему ничего не нужно. Половина нашего фильма уже снята, остались съемки в Казахстане.

- Кажется, что вам должно быть близко творчество Достоевского и Сартра? Есть ли любимые произведения?

- А Фрейда читали?

Да, с ним у меня была такая история: я в детстве нашла в шкафу книгу Фрейда и с увлечением читала ее, я не понимала только значения одного, часто встречавшегося слова, почти в каждом абзаце - "гениталии, гениталии". Я решила, что это какое-то теоретическое, вводное слово. И все равно мне было интересно. Я читала это как возвышенный текст о человеческой душе. С тех пор я больше Фрейда не читала.

Счастливо.

Предыстория этого интервью:

Рената Литвинова родилась в 1968 году в Москве, в семье врачей. В 1991 году закончила сценарный факультет ВГИКа. С 1990 по 1998 год по ее сценариям сняты фильмы: "Ленинград. Ноябрь", "Нелюбовь", "Трактористы-2", "Мужские откровения", "Принципиальный и жалостливый взгляд". В 1994 году Рената сыграла одну из главных героинь в фильме Киры Муратовой "Увлеченья" и на фестивале "Кинотавр" получила приз за лучшую женскую роль. Спустя год кинокритики назвали ее единственно возможной актрисой в номинации "человек-стиль". В 1996 она стала автором одной из новелл и сыграла ее героиню в фильме Киры Муратовой "Три истории". В 1997 начала сниматься в киноленте Евгения Митрофанова "Третий путь" (первоначальное название "Не хватайте скорпиона за уши") и в картине Рустама Хамдамова «Вокальные параллели». Первый проект завершен, второй пока нет. В конце 1997 года Рената вышла замуж за продюсера Александра Антипова. В 1998 Валерий Тодоровский закончил картину "Страна глухих", снятую по повести Литвиновой "Обладать и принадлежать". Съемки нового фильма Киры Муратовой по сценарию Ренаты и с ее участием как актрисы были остановлены из-за отсутствия денег, а также из-за творческих разногласий режиссера и продюсера.

Автор пьесы, режиссер и актриса - Рената Литвинова едина в трех лицах в своем новом спектакле «Северный ветер» в МХТ имени А. П. Чехова. L’Officiel Russia расспросил Ренату о трудностях работы над постановкой, дружбе, любви, семье и планах на будущее (как всегда - амбициозных).

07.08.2017
Ксения Собчак

Reading time 3 minutes

Часть 1. О спектакле «Северный ветер»

Рената, давайте начнем с нашего информационного повода. Почему вы решили делать этот спектакль?
Я села и вдруг начала писать пьесу. Я никогда не писала пьесы, хоть и закончила сценарный факультет. А что такое сценарий? Это то, что видно и слышно. Нечто близкое к театру, где ты не можешь написать: «Герой почувствовал то-то, у него в голове пронеслась вся жизнь». Если в кино применяется закадровый текст, это уже от отчаяния.

У нас ведь со сценаристами туго.
Да, это системная ошибка: Россия — пишущая страна, поставляющая миру выдающиеся тексты. Но это совершенно разные жанры — писать прозу и выстраивать диалоги в кино, в театре — наполнять скелет мышцами и прочими деталями, включая кожу. Например, я обожаю сочинять диалоги, я про себя это знаю. Иногда начинаю с какого-то наброска разговора, выстраиваю из него дом, в котором разговаривают эти герои.

Почему вдруг театр? Вам нравится играть на сцене?
Я люблю конкретно МХТ им. Чехова и нигде никогда больше не играла. Я играю в этом театре больше десяти лет, но если выбирать — актерство или режиссура, я выбираю авторство: сидеть под сценой, под камерой и выстраивать — сочинять свою концепцию мира. И иногда вскакивать в обслуживающей роли, которая бы помогала героям.

Какая вы в работе? Жесткая, нервная, долгая, стремительная?
Недолгая, кстати. У нас никогда не было репетиций до ночи. В длинных репетиционных периодах, несомненно, есть плюсы, но и минусы, когда утрачивается свежесть и адекватность восприятия. И кстати, я никогда не оскорбляю — я очень люблю своих артистов, но я требовательна. Некоторые люди, например, наш театральный звукорежиссер Галя не понимала «моего языка» и все время просила Земфиру перевести по-русски, что я такое ей сказала. А Земфира ее как раз понимала и защищала от меня. Я же вскипала!

Хочется больше про ваши репетиции, про сам спектакль…
Читки, репетиции и поиски я начала еще зимою, дописывая параллельно роли под своих актеров, проникаясь к ним и в них. В спектакле есть настоящие, выдающиеся актерские открытия — «куски, монологи, нити в ковре». У меня блистательный актерский состав — ансамбль: Софья Эрнст, Кирилл Трубецкой, Надежда Калиганова, Павел Ворожцов, Евгений Перевалов, Римма Коростылева, Мария Фомина… Люблю всех! Некоторых мне открыл Костя Богомолов — он оказался настоящим «геологом талантов» — ищет их и очень им помогает! Включая и меня. В каком-то смысле это очень нетипично и очень щедро с его стороны — делиться своими наработками.

«Вообще сам МХТ — такой театр, где любят открывать и давать шанс. И помогать, чтобы все состоялось».

В МХТ есть свои «ангелы театра» — Ольга Семеновна Хенкина, например. Она словно из «Театрального романа» Булгакова, театр — для нее все. Иногда я искренне предполагаю, что она живет внутри театра или театральных стен, тайных лабиринтов и появляется в нем, как все волшебники, — из ниоткуда, путем трансгрессии, потому что я не вижу ее вне театра. И Олег Павлович Табаков меня когда-то поразил своей силой и дерзостью, когда все были против, а он был за: за Шапиро — режиссера и за меня в роли Раневской — тогда мы выпускали «Вишневый сад». Двенадцать лет назад. Я это ему никогда не забуду и буду всегда благодарна. А вы не заметили, что благодарных очень мало? Я же всегда и до последнего помню, что человек помог, сделал добро…

Не могу не спросить о композиторе Земфире и художнике Рубчинском…
Как вы знаете, Земфира — мой пожизненный соратник, не побоюсь этой характеристики, прижизненный гений, теперь наш «список» пополнил и Георгий. Я, кстати, его принципиально называю не Гошей, а Георгием. Мне так нравится не сокращать его имя, а именно хранить в оригинале. Если вкратце, это друзья и даже больше. В любых проектах мы будем вместе. Это профессионалы, истовые работники, честные и искренние люди — мы через многое прошли, особенно с Земфирой. Еще к нам присоединилась Софья Павловна Эрнст — такой же верный друг и трудоголик — актриса моих проектов, альтер эго и вечный мотиватор. «Что уж тут скрывать или молчать (здесь цитирую Чехова), я люблю их».

Часть 2. О женщинах, которые вдохновляют

А почему, Рената, дочь свою не тянете в профессию? Мне кажется, это было бы логично.
Ну, когда нам были нужны бесплатные артистки в кино, и когда мне некуда деваться, и когда каникулы при этом… Она же учится! Я не хочу человека отрывать от учебы. Это несерьезно, во‑первых. А во‑вторых, я не из тех родителей, которые безжалостно продвигают ребенка в кино или на сцену, чтобы потом ими гордиться. Это так тяжело, особенно бездарным, так ранимо потом этим детям.

Где вы живете?
На Патриарших, недалеко, моя первая квартира, которая у меня появилась… Сколько же мне было? Тридцать семь, что ли?..

Патриаршие — ваше любимое место в Москве?
Я не могу сказать про район. Мне нравится моя квартира. И парижская мне тоже симпатична.

Парижская, наверное, как московская, с антиквариатом?
Нет, слава богу, она не забита ничем. В московской мне не хватает пространства, я все думаю, наверное, переселиться куда-то попросторнее. Я когда-то купила эти сто метров, а сейчас уже не влезаю в них.

Хотелось бы вернуться к теме «дочки-матери». Вы живете не по фильму «Осенняя соната»?
Да господь с вами! С чего вы такое взяли?

То есть у вас нет конкуренции с дочерью?
Нет, конечно. Какая может быть у меня с ней конкуренция?

Она красивая, молодая, успешная.

«Она красивая, молодая. А в чем конкурировать? Я могу встать на ее защиту и конкурировать с ее оппонентами, но никогда — со своим ребенком».

Но последнее время я защищаю ее поклонника от нее. Такой хороший мальчик: встречает, провожает. Она уезжает в Лондон сейчас учиться, и он вздохнул, сказал, что будет копить деньги, чтобы к ней ездить на выходные. Из Парижа. Это же круто, так романтично. Где такие берутся?

Вы такой стильный человек, что про любую вещь можно сказать — это Ренатино или не Ренатино.
А вот дочь бы с вами не согласилась, она не подчинилась моему стилю. «Ты во все черное одета, во все длинное, закрытая». Просто наступает такой возраст, когда нужно больше закрывать, чем открывать. И количество открытых мест уменьшается с каждым годом.

Вы часто с ней появляетесь в прессе, приходите на Бал дебютанток.
А что было делать? Она очень хотела на этот бал! Скажу честно: как же я ее отговаривала! Особенно папа старался! Но пришлось пойти. Я даже потратилась на учителя по вальсу! А вальс не пошел как-то, сложно это оказалось, я и сама его никак не могу высчитать по кружениям и шагам… Давайте уже не про нее, а то она меня за это осудит, что я ее обсуждаю и раскрываю всякие секреты.

Самый мой любимый ваш проект — вы делали его довольно давно, о нем мало кто помнит — назывался «Нет смерти для меня».
Это был первый мой документальный фильм. И пока последний, кстати.

Вы в нем разговаривали с прекрасными русскими актрисами — Мордюковой, Окуневской, Васильевой, Смирновой, Самойловой…
Все умерли уже. Только Вера Васильева жива.

Это были беседы о смерти, о старении. Важные женские темы.
И в финале наших съемок мы говорили о мечте — и все мечтали знаете о чем? О роли. Вы не поверите! Ничего им не надо было, только роль. Представляете? Какие мы проклятые все — в кино и театре. На самом деле не нужно много ролей — нужна одна, главная, как у Самойловой в «Летят журавли».

А с кем сегодня из ваших современниц вам было бы интересно поговорить?
Уникальные женщины есть у меня сейчас в спектакле — актриса Раиса Максимова, ей девяносто лет. Она сурова и абсолютный профессионал, рассказывает уникальные истории — еще дореволюционные мысли столетней давности.

«Например, про Мельпомену, покровительницу театра, — нужно служить ей верно, а если изменишь, нет мстительнее музы! Наказание последует самое жестокое!»

Это как раз для молодых актеров — вдруг прочитают наше интервью — чтобы знали… У меня есть моя покровительница — преподаватель сценречи Анна Николаевна. Когда-то она мне поставила «посыл звука» в зал, когда я начала репетировать Раневскую в «Вишневом саде». Она работала с Ефремовым Олегом — он тоже, как вы знаете, совмещал режиссуру и актерство и, когда был на сцене, просил ее контролировать спектакль. В последние годы у него был дыхательный аппарат, при этом Ефремов продолжал курить! Какой образ! Но я не договорила о совершенно выдающейся Мордюковой из моего режиссерского кинодебюта. Вот она была, конечно, клондайк, на съемках показала просто «край платка» своей личности. Вот она была настоящая Повелительница Ветров! Гений.

Из ваших современниц, скажем так, с кем сейчас, вам кажется, интересно поговорить на эту тему? С  Земфирой?
Земфира — гений прижизненный. С ней мы делали фильм «Зеленый театр в Земфире», где уже было большое интервью… А Земфира, как вы знаете, никогда не повторяется. Еще Кира Муратова — чрезвычайно дерзкая, парадоксальная и очень настрадавшаяся — вот кто бы мог ответить на многие вопросы. Ответить неожиданно. Ответить — неудобно для всех. Но она такая.

Часть 3. О любви и смерти

В ваших работах тема смерти, старости — сквозная.
Любовь и смерть. Почему только смерть? Если говорить про тему пьесы — там про любовь. Ну и про то, что временно обладание любимыми сущностями. Все мы тут временны. Пространство постепенно начинает вытеснять тебя — чтобы твое место занял кто-то другой. И эта комната, этот дом, это кольцо на руке — оно не твое, его уже надевают на следующий палец… или выкидывают.

А вы представляете себе смерть? Визуализируете как-то?
Да, для меня — это дама — своеобразная, кого-то уважает, кого-то не очень…

«Единственное, что момент встречи нужно подгадать как-то не в подлость своим близким, согласитесь. Дотянуть какую-то струну, допеть песню».

Хотелось бы покинуть любимых без «ножа в спину», а просто переместиться в другое прекрасное путешествие — я в этом совершенно не сомневаюсь. В своей бессмертности.
У меня иногда, очень редко, бывает такое состояние, когда можешь себе представить собственное небытие.
Мне бывают сны на такие темы. Например, о подвидах смерти, когда тебе сообщают, даже показывают, как ты будешь выглядеть после смерти. На поляроиде. Я видела свое фото со стеклянными глазами. Открытыми, но стеклянными.

То есть ваш главный страх — стеклянные глаза?
Это другое. Украшают же трупы. Например, одна знакомая вышла замуж за канадского парня, а там в семье какой-то бизнес. А когда она приехала в их дом, узнала, какой именно. У них был к дому пристроен такой огромный бетонный дом с трубой, и туда каждую ночь привозили умерших. И члены этой семьи — папа, мама, бабушка и дедушка — надевали перчатки, передники, уходили в ту бетонную пристройку и там — исправляли эти искалеченные тела… У них была такая специализация — по особо сложным случаям. Ты такая вся — невеста — живешь, а у тебя под боком — мама и папа твоего мужа, да и он тоже, приводят в порядок изуродованные трупы. Такой бизнес — вставляют стеклянные глаза.

Я прочитала про ваших родителей. Ваша мама с красивым именем Алиса Михайловна была челюстно-лицевым хирургом. Тоже жесткая профессия! Кровь, операции, травмы. Как ваше эстетское мироощущение выросло из этого?
Она обожает ставить смертельные диагнозы. Пьяного какого-нибудь найдет, обязательно скажет: «Труп». Сейчас я перевезла ее в дом поближе, а раньше, когда она жила в неблагополучном районе, вечно там что-то находила — ну, умерших. То там найдет, то сям. Я говорю: мама, что тебя все тянет? Пульс щупает. У меня с ней была отличная история. Ужасная зима, минус тридцать, ветер кошмарный, мы с ней идем, а в щели между магазином и домом лежит мужчина в ветровке. Синий. Она пощупала пульс, говорит: «Ну, труп». Я говорю: «Какой труп? Ты что, мама!» Начала я его трясти, орать. Проехала мимо милиция, я кричу: «Заберите! Смотрите, мужчина замерзает». Я его растрясла, он открыл глаза, и его увезли. Мы приходим домой, чай завариваем, и она говорит: но ведь это ты его растрясла, а вообще он был труп. Она говорит, что из меня вышел бы хороший врач. Что во мне есть доля сочувствия и доля беспощадности. Я сочувствую людям, мне кажется, даже больше, чем она. Она может сказать: «Ничего, не больно — терпи».

Выражаем благодарность за помощь в подготовке материала Татьяне Стрекаловской и магазину SV MOSCOW

Текст: Ксения Собчак

Стиль: Маргарита Зубатова

Ассистент фотографа: Иван Голованов

Макияж и прически: [email protected]

Ассистенты стилиста: Лиза Кологреева, Яна Панкратова, Ксения Леванова

Продюсер: Сергей Буниятов

Ассистент продюсера: Ксения Лобанова

Рената, давайте вернемся в 1994 год. Каким вам вспоминается то время?
Для русского кинематографа это был период« кооперативного кино»: на киностудиях бегали собаки, павильоны превратились в склады, киношники выпивали в буфетах. И вдруг я, выпускница сценарного факультета, получила предложение от Киры Муратовой поработать в ее картине в качестве актрисы. Я была счастлива! Сама себе написала монологи, и в 1994 году вышел фильм« Увлечения», за который я впоследствии получила много призов. Так началось наше многолетнее сотрудничество с Кирой.

Когда корреспондент Cosmo задал вам вопрос о роли в «Увлечениях», вы ответили, что кинодебют был случайностью, а актер — профессия сложная. Все еще так считаете?
Скажем так, это было закономерной случайностью. Моментом судьбы. Не снялась бы у Киры, обязательно поработала бы с Балабановым, которого бесконечно любила. А профессию актера я действительно считаю очень сложной, зависимой от всего на свете — от сценария, оператора, возраста, от отношений всех со всеми, от внешности. Актер должен безупречно выглядеть, безупречно себя вести, быть соратником и еще быть при этом нервным, по-творчески безумным. Как это совместить?

Какими актерскими работами вы особенно гордитесь?
Мне нравятся все, сделанное вместе с Кирой Муратовой, с Лешей Балабановым, с Питером Гринуэем. И я горжусь своим режиссерским проектом« Последняя сказка Риты». Всегда хотела снять свой фильм. И дала себе зарок — сделать это до сорока лет! Я встречала так много людей, которые об этом мечтали, но так ничего и не сняли, именно сорокалетних. Как много их бродило по институту кинематографии, по студиям, по моей жизни. Они только говорили, но… Меньше всего я бы хотела повторить их опыт.

«Я обязательно сниму картину в жанре триллера». А эту мечту удалось осуществить?
Частично. Например, в «Богине» — фильм начинается именно так. Или в новелле, которую я написала для картины Киры Муратовой« Три истории». Она про маньячку Офелию, которая вообразила себя ангелом истребления. Триллер — очень выгодный киножанр: он повергает людей в состояние стресса, «раскрывая» их. Недаром говорят: «Если хочешь проверить суть человека — сделай ему плохо. И он предстанет перед тобой настоящим».

Сильно вы изменились за прошедшие 20 лет?
Мне кажется, люди вообще не меняются. Характер с возрастом может ухудшиться или в редких случаях улучшиться — и только. Я лично с годами покрываюсь шрамами в прямом и переносном смысле слова. Овладеваю смежными профессиями, например, операторским или фотоделом, рисую эскизы, картины, делаю коллекции одежды, еще играю в МХТ несколько ролей, хочу начать учить французский язык. Мозги — те же самые мышцы, их тоже надо тренировать — читать, чему-то учиться, влюбляться, вдохновляться, чего-то хотеть — не в материальном плане.

А что произошло с женщинами за это время?
Русские женщины по‑прежнему красивые, душевные и опасные — эти качества неизменны. Есть те, которыми я, безусловно, восхищаюсь: Кира Муратова, Земфира, основательница первого хосписа в России Вера Миллионщикова, руководитель Института мозга Наталья Бехтерева. А вот кого я точно называть не буду, так это женщин-политиков. Они самые неуважаемые мною личности.

Ну, а мир — он изменился?
Интернет, гаджеты, одиночество, ослабление мужчин, сегрегация… В воздухе висит страх, ощущение приближающихся войн и катастроф, включая экологические. Глобально мир почти не изменился в распределении« добро — зло», зло по‑прежнему сильнее.

Вы явно не оптимист…
Я люблю побыть и оптимистом, и пессимистом, отдаваясь депрессиям до конца, но на очень короткий срок. Когда я закончила фильм« Последняя сказка Риты», провалилась в «черную дыру». Оставшиеся дела казались такими мелкими, что я позволила себе загрустить ненадолго.

Насколько критично вы к себе относитесь?

У меня в силу советского воспитания заниженная самооценка. И внешностью своей я была вечно недовольна и всегда над ней работала. Надо заметить, почти нет безнадежных внешностей. Если есть мозги, можно превратиться в красавицу.

Есть женщины, которыми я восхищаюсь: Кира Муратова, Земфира, Вера Миллионщикова, Наталья Бехтерева. Политиков называть не буду — они самые неуважаемые мною личности

А что вы вкладываете в понятие« красота»?
Слово« красота» для меня синоним слова« добро». Просто бе-зупречность черт меня не завораживает. Я спрашивала многих выдающихся мужчин, что в их понимании значит красивая женщина. И все они отвечали: «Она должна быть доброй, любящей».

Она говорит, что не боится смерти, почти не покупает себе одежду и обожает наблюдать за городскими сумасшедшими. 12 января экстравагантнейшей из актрис исполнилось 49 лет.

Против всех норм

Я слышала, что определение «быть нормальной» вы для себя считаете оскорбительным. А что для вас быть не как все?

Понятие нормы – для большинства обывателей в самой положительной трактовке этого слова – это быть как все, но для творческого человека это смертельно.

Вот вы сказали «смертельно». И я подумала: тема смерти красной нитью проходит в книгах, которые вы пишете, в фильмах, которые снимаете и в которых снимаетесь. Почему?

Любовь и смерть – две главные философские темы. Без смерти мы бы не знали ценности жизни. Это как света нет без тени. Временное обладание любимым человеком – таково для меня определение любви, и слово «временное» – самое в нем грустное, потому что мы все конечны, мы все – будущие мертвые.

Смерть не страшна?

Так и хочется вспомнить Фрейда и спросить: когда вы впервые столкнулись со смертью?

Очень рано. В моем советском детстве как-то открыто проходили похороны. Гроб ставили во дворе, почти всегда фальшиво играл оркестр, сбегались соседи, дети. Это каждый раз было как реальный театр, где открыто рыдали, кричали и бросали цветы. Сейчас все скрытно происходит. Может, это только в Москве так, где люди быстро избавляются от умерших.

А приятные воспоминания у вас какие?

Как скрипел снег под ногами и падали огромные снежинки, когда я в черной ночи возвращалась из школы…

Еще раз вернусь к теме смерти: в своей картине «Последняя сказка Риты» вы играете мистического персонажа, который провожает героиню в последний путь. А ведь многие актеры боятся даже умирать в кадре. Вы совсем не суеверны?

Раньше я садилась на листки, когда падала пьеса на репетициях в театре или разлетался сценарий, но это так часто случалось, что я замучилась! Сажусь, только когда есть желание эту примету поддержать, а так очень часто пропускаю «приседания»! А играть смерть… Я лучше умру на пленке, чем в жизни. У меня такая примета! Вот в фильме безвременно ушедшего Леши Балабанова я тоже должна была сыграть женщину, которую убивают. Когда-то я снялась в его в фильме «Мне не больно», где умирала от неизлечимой болезни. Леша все досадовал, что уж больно у меня цветущий вид, и добавил мне еще полгода жизни вместо месяца.

Смерти вы не страшитесь. А какие у вас страхи есть?

Не хочу их формулировать. Иначе они присылаются как очередное испытание. А к смерти я стала по-другому относиться с возрастом. Это есть в моем фильме. Для меня это скорее как освобождение, которое ты заслуживаешь в определенный срок.

Не пытались узнать дату этого «освобождения» у ясновидящих, астрологов?

Я не хожу к гадалкам, 99 процентов там шарлатаны, сама могла бы им нагадать. Я понимаю, что есть некий банк информации про всех, что все уже было – и прошлое, и будущее. И у меня есть, если это так можно назвать, доступ к этим «небесным архивам». Это очень тяжело, когда на тебя валится так много всего, включая даты и причины смерти совсем незнакомых подчас людей. А уж знакомых тем более! И как такая информация может помочь, если это предрешено?

Рискну спросить: а как и когда вы сами хотели бы умереть?

У меня есть любимые люди, ребенок, мне надо еще пожить здесь, по­этому готова умереть старенькой, незаметно и естественно. И исчезнуть, раствориться, как пропадают самолеты над Бермудским треугольником. Хорошо бы пропасть со всех радаров, улетев на одноместном самолете.

От депрессии – только польза

Вот и готов сюжет короткометражки. А как обычно к вам приходят идеи?

В аэропортах я покупаю блокноты и записываю туда обрывки монологов, сцен. Зарисовываю костюмы героев, даже некоторые мизансцены, как их надо снять. А если со мной компьютер, печатаю на нем. Потом эти обрывки у меня всплывают в единую линию, самым невероятным образом переплетаясь, как рисунок на ковре.

Для творчества вам необходимо одиночество?

Это слишком большая для меня роскошь, идеальное условие. Я обычно пишу на кухне ночью, а не за каким-то рабочим столом. Часто в самолете, где со мной впритык может сидеть какой-нибудь пассажир, поедающий обед с подноса, а я при этом могу с наворачивающейся слезой описывать любовную драматическую сцену. Но необходимым условием для меня является все-таки тишина – как я ненавижу, когда кто-то громко хохочет или включает ужасную музыку – это напрягает. Люди зачастую попадаются плохо воспитанные и не понимают, что они на свете не одни и звуками вторгаются в чужое пространство.

Вы обычно в каком настроении находитесь, когда пишете?

Настроение не важно, в драматичном состоянии даже больше мотивации – можно сесть за стол совсем несчастной, а встать из-за него, словно слетала куда-то в другой мир, где все мои горести – такая суета! Я и из депрессии извлекаю пользу: могу сесть и описать всю боль в небольшом рассказе или эпизоде из будущего фильма, и моя депрессия уйдет в бумагу.

Удачи – это продолжение неудач

Дочь смотрит ваши картины?

Она видела все. Даже когда была маленькая, сидела в директорской ложе МХТ и по сто раз смотрела «Вишневый сад».

Какой картиной гордитесь больше всего? Какую считаете провалом?

Горжусь «Последней сказкой Риты», которую сняла на свои деньги на фотоаппарат! Маленькой боевой группой соратников из актеров, художников, где моим сопродюсером была Земфира. Мы с ней вдвоем вытянули картину. Я отвечала за то, что видно на экране, а она за то, что слышно, – за звук. Это была работа длиною в три года, и иногда я не верила, что ее закончу. Сколько профессий я освоила! Помимо сценарной, актерской и режиссерской – вплоть до покупки гробов по оптовой цене… А провалы тоже бывают: однажды я вписалась в проект по Гоголю – это была читка его произведений со сцены. Но режиссерское решение было столь вольное, что обернулось грандиозным скандалом. Но какой же это был опыт! Леденяще-веселящий, когда я со сцены отвечала на выпады публики! Толпа шумела в ответ. Прелесть! Почти как дебаты, которые устраивались в 20-е годы прошлого века, когда поэты читали свои стихи и публика на них реагировала.

Вы как-то сказали: «Все мои удачи – это продолжение не­удач». Какие минусы обернулись для вас плюсами?

Если минус – это не смерть, не безвозвратная потеря, как недавняя смерть последнего из настоящих режиссеров Алексея Балабанова… Больше такого бескомпромиссного художника в России нет и не будет. Он снимал даже без гонораров, и деньги ему были словно и не нужны, он просто любил сочинять и снимать кино. Вот эта потеря необратима, а всякие житейские горести – они обратимы, даже ссоры и разрывы бывают очищающие!

Еще одна ваша фраза: «Меня бодрят трудности». От чего вам было трудно в последний раз?

О, значит, вы можете быть резкой! А я как-то присутствовала на съемочной площадке фильма, где вы играли. Вы четко, без споров исполняли желания режиссера. Это непросто – подчиняться воле другого режиссера?

Если идешь на проект, ты обязан подчиняться – это часть соглашения. Ты краска в его руках, он знает, как использует тебя, чтобы было хорошо картине. Подчиняться тем более легко, когда уважаешь, восхищаешься режиссером, таким как Кира Муратова, Леша Балабанов. Они любят артистов. И это вдохновляет. Актер должен быть в любви и обожании! Тогда он разыгрывается и сверкает!

Последнюю картину вы снимали малыми средствами: Земфира получила за работу один рубль, актеры отказывались от гонораров. Сложно было найти спонсора?

Я принципиально хотела снять независимо. Тот, кто дает деньги, вправе что-то требовать. Я же собрала личные средства, заработав на контрактах, например, когда делала коллекции для известного бренда одежды. Кто-то, заработав, делает пожертвования в благотворительные фонды, кто-то тратит на себя, я же решила сделать жест в сторону искусства. Ведь проект изначально задумывался как некоммерческий. Я снимала его практически в стол, не рассчитывая на прокат. Правда, не предполагала, куда себя загнала на три года, но принцип не нарушила – мне никто ничего не диктовал. Сняла что хотела.

Какие траты разумнее

Вы рискнули потратить все деньги, чтобы сделать то, что хотели. А в повседневной жизни вы практичны?

Я часто боюсь узнать, сколько у меня осталось денег. Я даю в долг, изначально понимая, что не вернут. Но мне некомфортно быть кому-то должной, и я никогда не брала кредитов. Я, конечно, растратчица. Мое максимально практичное решение – снять фильм на последние деньги!

Скажите, а вы занимаетесь домашними делами?

Я могу помыть полы, приготовить завтрак или ужин, но вообще быт меня угнетает и выбивает из колеи – вокруг меня, если начинаю убираться и раскладывать вещи, образуется еще больший беспорядок, и я терплю фиаско. Меня охватывает отчаяние от зря потерянного времени, ведь я могла его потратить на написание рассказа – у меня это получается лучше.

А магазины доставляют удовольствие?

Во всех аэропортах мира обожаю посещать часовые бутики. Я фанат часов Rado.

Вещи вы себе как подбираете? Без чего нельзя представить ваш гардероб?

Сейчас я склоняюсь к некоей униформе – маленькое черное платье или костюм – юбка и пиджак, который когда-то придумала Шанель. С возрастом только юбки удлинились… Достаточно жалко выглядят молодящиеся дамы, да и мужчины тоже. Я сейчас запрещаю себе покупать одежду и запасаюсь лишь тем, что быстро снашивается, – туфлями и черными свитерами, которые ношу всю жизнь. Даже когда у меня не было денег в юности, я находила способ одеваться элегантно – черная юбка-карандаш, черный свитер и шпилька. Так можно и утром, и вечером быть уместной. И еще – чистые волосы.

Да, вы всегда элегантны, но порой не боитесь надеть и что-нибудь эдакое. На одну из премьер пришли в платье с крысами… А замечали ли вы, что какой–то штрих, вроде яркой помады, после вашего выхода стал модным?

Все-таки у меня нет той степени психзаболевания, чтобы я находила параллели между моей красной помадой и ее влиянием на женские массы.

Вам приписывают фразу, что из любой женщины за 5 минут можно сделать красотку. Поделитесь, как.

Я никогда этого не говорила! Если дама изначально далека от совершенства и внешне и внутренне, то этот процесс может занять десятилетия! А совет прост: надо меньше есть, держать свой студенческий вес, больше читать и всегда чему-то учиться, чего-то хотеть. Еще ради кого-то жить, любить не только себя и близких, сострадать, помогать, делиться. Внешность твоя – это прежде всего мозги, воспитание. А если послушать самых уважаемых мною мужчин, то в женщине ценятся доброта и способность радоваться. В детстве на меня произвел впечатление рассказ Бунина «Легкое дыхание». Все-таки загадку в женщине никто не отменял.

По части загадки вы дадите фору многим. Но я о земном: в интернете есть данные, что при росте 176 см ваш вес 58 кг. Это генетика или ваши усилия?

Генетика генетикой, но я смотрю на себя критически. В какой-то момент я поняла, что не могу оставаться худой без усилий. Помню, вопрос состоял в том, чтобы убрать лишние 3 кг, но у меня не получалось, даже если я мало ела. Тогда я стала заниматься физическими нагрузками, вспомнила свое спортивное прошлое. Месяца три вообще ничего не менялось, но постепенно вернулись мои 58 кг. Но на фитнес я не хожу, чтобы не тратить время. Либо сама занимаюсь дома, либо ко мне приезжает тренер, что бывает не так часто. Минут по 40 на дорожке – почти каждый день. Качаю пресс – еще минут 20. Пожалуй, это мой минимум, но его достаточно, чтобы держать метаболизм в режиме сжигания. А недавно сбылась моя мечта 10 лет: я поехала в санаторий на 7 дней!

У сценариста, режиссера, актрисы и телеведущей Ренаты Литвиновой репутация известная: женщина она загадочная, странная, ни на кого не похожая. Вот и еще одно тому подтверждение. «Я предпочитаю сама написать текст, вместо того чтобы отвечать на вопросы во время интервью», - заявила Рената. И передала «7Д» собственноручно написанный рассказ о себе самой.

Сейчас я, наконец, в счастье - завершила работу над своим третьим, музыкальным по жанру фильмом «Зеленый театр в Земфире». Картина прокаталась на цифровых экранах в кинотеатрах по всей стране. На показах песни подпевали всем залом, а песня «Хочешь?», как мне сказали, - неофициальный гимн ВИЧ-инфицированных. Я об этом не знала. В жизни гораздо труднее встретить тех, с кем можно совершать прорывы, найти соратника, вдохновиться. Земфира действительно мой соратник, близкий друг, с которой мы вместе сделали дело - сняли этот фильм, не обращая внимания на всю так называемую прессу... Можно сказать, из русской эстрады меня пронзили только две личности - Цой и Земфира. На Вите Цое я вообще взрослела. И когда-то купила свой первый магнитофон, только чтобы слушать его песни. А так у меня никогда не было магнитофонов всяких, было только пианино «Заря», которое мама купила в комиссионке за дикие тогда для нашей семьи деньги - 200 рублей.

Фото: Марк ШТЕЙНБОК

Мама и папа у меня врачи. Папин род очень важный, княжеский, татарский. Очень разветвленное генеалогическое древо нашего рода, но отец не жил с нами - мне не было года, когда они расстались с мамой, и видела я его не больше десяти раз в жизни, но все эти встречи помню очень ярко. Он был красавцем, любимцем женщин, разбивателем сердец. То много работал, то кутил с друзьями. Помнится, что все его любили. Именно он первый раз в моей жизни подарил мне духи настоящие, с запахом ландыша - я такие себе иногда покупаю в честь его, и туфли на высоком-высоком каблуке. Но одну туфлю после его очень ранней смерти разорвала собака, и у меня, завернутая в бумажку, теперь хранится только одна - оставшаяся. Как у Золушки.

Только я их так ни разу и не надела. Он их принес незадолго до своей смерти, а я уже во ВГИК поступила. Меня сфотографировал парень с операторского факультета, и отец выпросил одну мою фотографию в профиль и спрятал в пиджаке. Это была последняя наша встреча. А мама так и не вышла замуж больше. И так как она очень много работала, а зарплата у врачей была ужасно маленькая, нужны были дежурства и приработки всякие, я все время торчала либо на продленке в детсаду, либо у бабушки с дедушкой на каникулах. Дедушка мой был важным начальником - главный инженер на заводе, а бабушка работала урывками, отслеживала красавца дедушку, писала стихи, вела активную общественную деятельность: была и старшей по дому, и членом партии, и все время собрания вела во дворе. Там драмы какие-то разгорались, и ей даже как-то ее «враги» вызвали «Скорую помощь» из психбольницы.

А я такая под дверью стою между санитарами и бабулей... Конечно, она заговорила санитаров, и они ее не забрали.

Короче, бабушка была яркой необузданной личностью, могла не понравившуюся ей женщину на партсобрании лопаткой для цветов ударить прямо по прическе - раньше носили такой начес из волос, бабетту. Сама видела, как бабетта эта сдулась и набекренилась под ударом. Моя бабуля всегда душилась «Красной Москвой» и приучила меня к этому запаху. И теперь эти духи - мои самые любимые. Бабушка всегда ходила в цветастых платьях, надушенная, с сумочкой, с завивкой на голове - ее тогда делали на полгода в парикмахерских, и еще сурьмили очень сильно брови, их месяц нельзя было отмыть. Бабушка была украинских кровей и польских, а дедушка, чью фамилию я ношу, скрывал, кто он, я только знала, что отец его был белым офицером и дальше - тайна.

Конечно, все каникулы я проводила у бабушки и дедушки, а школу ненавидела.